РУССКИЙ ИНДИЕЦ

От глаза путешествующего художника не могла укрыться филигранная тонкость и четкость работы индийских ремеслен­ников.

Салтыков был неизменным посетителем самых мелких ма­стерских, расположенных словно соты пчелиного улья возле городских ворот. Он молча вглядывался в работу чеканщиков и серебряников, день-деньской постукивающих молоточком по тончайшим узорам, которые ни один европеец не разобрал бы без помощи увеличительного стекла. Он бывал в ковровых ма­стерских, где в воздухе, насыщенном пылью, смуглые руки женщин ткали узоры нитями семи-восьми цветов. В Лахоре он увлекался работой седельщиков и шорников. В Мадрасе — изготовлением циновок и ширм. В Калькутте — производством эмалированной посуды. В Дели он посещал ювелиров, в Амрит­саре — оружейников. Его слуга уже не сам носил бесконечные покупки, а нанимал носильщиков и конвоировал домой целые пирамиды тюков и коробок. Не удивительно, что после возвра­щения из Индии дом Салтыкова в Париже был похож не то на музей, не то на лавку продавца древностей. Следует заметить, что в те времена подлинно научных собраний индийских вещей не было не только во Франции, но и в Англии. Были лишь в беспорядке нахватанные в колониях сувениры и драгоценности.

Особо отмечает Салтыков кротость индийского народа. И при такой его кротости индийские солдаты, но словам Салтыкова, «поражают своей безукоризненной храбростью... Вообще индий­цы, даже самый низший класс народа, и смышленее, и ловче итальянцев...»

Красочная природа Индии покорила художника не менее, чем ее прекрасный народ, величавый в своей простоте. Таинст­венный полумрак джунглей, статные фигуры мужчин и женщин, факелы в густых рощах, пестрая сутолока городов — все это увлекало Салтыкова. Он не расставался с кистью и каранда­шом. С восторгом человека искусства описывает он Бенарес с его «всадниками на выкрашенных хиною и индигою конях, с продетым через плечо луком и стрелами, без колчана за спи­ной, словно мифологические боги».

Салтыков любуется улицами индийского священного города. «Белые, горбатые телята с цветочными венками на головах... Слон в своей странной сбруе, с трудом и грохотом пробираю­щийся промеж теснящих друг друга храмов, домов, балконов и лавок... Ловкий всадник в чалме из золотого или серебряного газа, в кашемировой шали, накинутой на плечо, на бешеном коне, с целой ватагой рабов, вооруженных саблями и пиками... Здесь есть на что посмотреть — от заклинателей, показывающих ручных змей, до дрессировщиков со сворой ручных лео­пардов...»

В Дели Салтыков был представлен англичанами Великому Моголу. Он вручил последнему потомку мусульманских импера­торов, завоевавших когда-то Индию, три червонца. Монарх «соб­ственными руками возложил мне на голову блистательную диа­дему, надел на шею жемчужное ожерелье и пожаловал мне по­четную шпагу. За каждым из этих даров я всовывал по червонцу в руку его, так, как в Англии делают то с докторами».

Но на следующий день выяснились удивительные вещи. «Не полагая слишком высокой ценности этим подаркам падшего Могола, я все-таки не ожидал, что, снимая великолепную диа­дему, увижу что-то похожее на сусальный пряник из самого дрянного стекла, так дурно сделанный, что она разваливалась в руках; я должен был тотчас же отдать кое-как чинить ее на тамошнем рынке. Жемчужное ожерелье было также из стекла». Но самое курьезное во всем этом «царском приеме» было то, что на следующий день к Салтыкову явился чиновник-оценщик «Ост-Индской компании». Оказалось, что одаренные Великим Моголом гости должны отдавать свои подарки компании. По­глядев на «сусальный пряник из самого дрянного стекла», чиновник покачал головой, пожаловался на жару, выпил стакан апельсиновой воды и ушел.

Ничего удивительного в этом нет. Властитель «страны ал­мазов» был беден. Власть его простиралась только на собствен­ный дворец. «Остальные его владения принадлежат англича­нам,— сообщает Салтыков,— которые уплачивают ему до четы­рех миллионов ассигнациями в год; при дурной распорядитель­ности и преогромном семействе Могола эта сумма слишком не­значительна...»