КЛИЧ ИЗ ДОЛОРЕС

Светлый, металлический звук понесся над хол­мистой равниной, над рощами, полями и каналами, над трост­никовыми крышами хижин, над заросшими густой раститель­ностью остатками ацтекских храмов, над рисовыми плантациями и побуревшими осенними пастбищами, куда конные пастухи только что начали загонять скот,— над центральным плоско­горьем Мексики, полосой умеренного климата, тщательно воз­деланной еще во времена индейских царей, густо населенной трудолюбивым и искусным народом.

— Почему так долго звонят к святой мессе? — спрашивали индейки с кувшинами на головах, поднимаясь по тропинкам от реки.— Похоже на набат...

Это и был набат. Этот звон вошел в историю под именем «Клича из Долорес». С него ученые начинают историю мек­сиканской независимости.

К церкви со всех сторон стекались толпы крестьян, батра­ков, ремесленников в коротких холщовых штанах, в санда­лиях на босу ногу. У многих длинные волосы были по старому индейскому обычаю перевязаны на макушке ремешком или ши­той тесемкой и падали на спину черным, прямым, блестящим хвостом. Другие пришли в соломенных шляпах с высокой тульей, туго подтянутые ременными кушаками, за которыми торчали рукоятки мачете. Группами и в одиночку подъезжали на конях хуторяне — ранчеро, разодетые в праздничные костю­мы с красными и синими поясами, в штанах с раструбами ниже колен, в отороченных позументом куртках, с короткими ружья­ми поперек седла. Женщины несли на спинах бронзоволицых детей с живыми, черными глазами и белоснежными зубами. Девушки проскальзывали в церковь стайками и дружно опуска­лись на колени у порога. Они осеняли себя крестным знаме­нием и прижимались друг к другу, как будто ожидали небес­ного грома и молнии.

Мессы не было. Вместо молитвы Идальго взволнованно об­ратился к прихожанам:

«Дети мои! Я был вашим пастырем и покровителем все эти семь долгих лет. Мы создали с вами общину, которой можем гордиться. Вместе сажали мы тутовые деревья и виноград, рас­тили шелковичных червей, изготовляли вино вопреки воле ис­панцев. Вместе построили мы фабрику, где делают глиняную посуду и кожаные вещи. И как вы все знаете, я всегда был ва­шим другом. Я всегда ревностно охранял неимущих и угнетен­ных. Когда испанцы пришли и, боясь конкуренции, вырвали из земли наши деревья, я поднял свой голос против несправедли­вости, но все оказалось напрасным. Теперь настало время объ­единиться и восстать против угнетателей — угнетателей ваших и моих. И теперь я обращаюсь к вам от имени нашей прекрас­ной страны, от имени нашей возлюбленной пресвятой девы гвадалупской. Согласны ли вы попытаться вернуть себе земли, украденные триста лет назад у наших предков ненавистными испанцами? Готовы ли вы встретить этот день, новый день от­пущения?..»

Несколько минут в церкви царило тревожное молчание. И затем пронесся вихрь голосов:

—        Готовы!

Люди размахивали шляпами, кулаками, били себя в грудь, топали ногами. Готовы!

Идальго вышел на площадь и воздел обе руки к небу.

—        Да здравствует независимая Мексика! — воскликнул он.

Его священническая сутана развевалась на ветру, седые кудри на висках были всклокочены, глаза горели. Он словно хо­тел обнять все и всех — и людей, и хижины, и рощи, и поля, и горы — всю Мексику, от песков побережья до снегов Сьерра Мадре.

Прихожане подняли вверх ружья, мачете, молотки, топоры. Кое-кто успел вытащить из-за пазухи старинную индейскую пращу. Клич прокатился по всему местечку Долорес:

—        Да здравствует независимость!